Эти обстоятельства он обозначил по-немецки одним словом «» (раскол). Но прежде чем он порвет с идейными отступниками — каждому из них, товари­щам по партии, всей общественности, он должен пока­зать, где ошибки по умыслу, где заблуждения по недо­мыслию, он должен представить исчерпывающие аргу­менты. На историческое совещание расширенной редак­ции «Пролетария» он придет во всеоружии — с фило­софской книгой, — тысяча благодарностей Анюте, близким, всем, кто работал у горна, когда ковалось это оружие.

В обыденном представлении философия, да еще нг1-рочнто усложненная, — не что иное, как отвлеченное любомудрие, не имеющее отношения к повседневной жизни. Как бы не так! Выяснение отношений с россий­скими махистами еще и еще раз убеждает; решение фи­лософских вопросов теснейшим образом связано с жиз­ненной практикой, с классовым противоборством.

Взять ту же компанию литераторов, наводняющих легальные издания систематической проповедью бого­строительства. Она потому получает простор и поддерж­ку, что именно теперь русской буржуазии в контрре­волюционных целях «понадобилось оживить религию, поднять спрос на религию, сочинить религию, привить народу или по-новому укрепить в народе религию. Про­поведь богостроительства приобрела поэтому обще­ственный, политический характер . Большевизму не по дороге с подобной проповедью».

Полемика на редакционном совещании «Пролетария» развертывается и вокруг чисто политических ма­невров любомудрых эмпириокритиков. Эти «тоже боль­шевики» то рядятся в тогу ультиматистов, то группи­руются в некую фракцию божественных отзовистов. Одни других хуже. Их попытки помешать партии использовать легальные средства борьбы с царизмом так же вредны, как и попытки духовного разоружения. Особенно огорчительна их изощренность и псевдорадикализм. «Вместо того, чтобы политически мыслить», они цепляются за «яркую» вывеску и неизбежно оказывают­ся «в положения партийных иванушек . Надо оберегать большевизм от «карикатуры на него». Никому не долж­но быть позволено разрушать «драгоценнейшее наследие русской революции».

Во имя его сохранения, во имя его чистоты, во имя ясности политического сознания и идет бескомпромис­сная борьба с теми, кто поступается марксистскими убеждениями. И каждой страницей своей философской книги, и каждым аргументом в открытой полемике с оппонентами-ревизионистами Владимир Ильич стремит­ся доказать: философия — дело партийное, отстаивая принципы марксистской философии, мы укрепляем большевистскую партийность. Мы отстаиваем партий­ность принципиально, в интересах широких масс, в ин­тересах их освобождения от всякого рода буржуазных влияний, в интересах полной и полнейшей ясности клас­совых группировок, именно поэтому нам надо всеми си­лами добиваться того и строжайше следить за тем, что­бы партийность была не словом только, а делом.

.Года через два после выхода философской книги автор ее и редактор совершают многомильное путеше­ствие по золотым галереям осенних парижских бульва­ров. Нескончаемый разговор обо всем и всякий раз о будущем: когда-то поднимется новая волна, всколых­нутся миллионы. На лице брата Анна Ильинична заме­чает ненастное облачко и слышит редкое по интонации признание: «Удастся ли еще дожить до следующей ре­волюции .» Невозможно было даже вообразить тогда, что до Октября осталось всего две тысячи двести дней.