Обобщенная модель концепции страха Спинозы может быть представлена следующим образом:

1. Будучи гораздо хитрее и коварнее, чем животные, люди из страха самоистребления вынуждены на основе соглашения объединяться в определенные сообщества.

2. Обуреваемые теперь уже социальными аффектами неудовольствия, в том числе аффектом страха, люди рискуют встать на путь социальной деградации.

3. Освобождаясь от этих аффектов, человек стремится к состоянию свободы, достигаемого посредством разумного осознания и планирования своих поступков, в том числе – осмысления и преодоления ситуаций страха.

4. Индивидуальной свободы каждого отдельного человека недостаточно для освобождения от массовых страхов и суеверий, что демонстрирует неуправляемое поведение толпы.

5. В поисках действительно свободного развития люди приходят к пониманию необходимости объединения на основе республиканской формы сообщества, предполагающего свободное развитие каждого посредством общей свободы, не оставляющей места массовым страхам и суевериям. (15, 264)

Таким образом, в творчестве Спинозы страх выступает уже как массовое социальное явление.

Глубоко диалектичны для своего времени размышления о страхе Д. Юма. Рассматривая страх и его противоположную форму — наде­жду — в ряду других человеческих аффектов, таких как добро (удо­вольствие) и зло (страдание), печаль и радость, Юм обнаруживает, что страх и надежда возникают в силу недостоверности или вероят­ности состояния духа: “Событие, которое, будучи достоверным, по­родило бы печаль или радость, всегда возбуждает страх или надеж­ду, если оно только вероятно или недостоверно” (1, 36).

Состояние вероятности или недостоверности возникает, как счи­тает Юм, в силу постоянной борьбы противоположных возможностей реализации аффектов, в ходе которой дух не может остановиться на каком-либо одном аффекте, стороне противоречия, а непрестанно переходит от одной к другой. Если же в воображении противопо­ложные аффекты, например, горе и радость, все же смешиваются, то из этого соединения образуются аффекты надежды и страха.

Рассматривая эти вопросы, Юм открывает важнейший аффект параллельных причин страха, суть которого состоит в том, что страх могут вызывать, казалось бы, только возможные аффекты (напри­мер, зло), если они проявляются в большей степени. Юм отмечает, что вначале это не собственно страх, но чувство зла бывает столь большим, что, подавляя ощущение безопасности, оно вызывает страх. Страх может появиться и в результате невозможного бедствия, но в силу мощного влияния зла, что у человека появляется уверенность в достоверности этого бедствия. Наконец, достоверные несчастья, рав­но двум вышеназванным, также вызывают страх, поскольку дух пос­тоянно отвращается от неминуемого зла, приходит в неравновесное состояние и порождает аффект, похожий на страх (1, 40). Кроме того, фиксирует Юм, надежда и страх возникают не только в силу недо­стоверности блага или зла, но и в силу неопределенности рода этих аффектов. Известие о смерти одного из сыновей, считает Юм, не превратится у отца в чистое горе, пока он не узнает, кого из сыновей потерял (1, 40). Диалектическое понимание причин страха как потенци­альной взаимообусловленности невозможного, возможного и дей­ствительного — несомненно, значительное открытие Юма.

Анализируя основы общественной жизни, нравственности и поли­тики, Гольбах утверждает, что в условиях порабощения народа, от­сутствия в обществе свободы, безопасности, добродетели “всякий человек, которому нечего бояться, вскоре становится злым; тот, кто думает, что он ни в ком не нуждается, воображает, что сможет спокойно предаваться всем склонностям своего сердца” (1, 43). Таким обра­зом, страх, — это единственное препятствие, которое общество мо­жет противопоставить страстям своих вождей. Без этого последние развратятся сами и не замедлят воспользоваться теми средствами, которые дает им общество, чтобы найти себе соучастников в своих неправедных делах.

Очевиден вклад Гольбаха и в танатологию (науку о смерти). Хотя он и говорит, что страх смерти — это пустая иллюзия, но в то же время отмечает факторы, которые эту иллюзию усиливают. К ним относятся, в частности, церемонии похорон, вид могилы, горестные песни, всеобщая печаль и скорбь. Человеку, замечает Гольбах, ка­жется, что все это будет сопровождать его после смерти.

Достаточно интересны рассуждения Гольбаха о причинах религи­озности. Здесь он выдвигает положение о том, что всякий человек является боязливым и недоверчивым, поскольку в жизни всем приво­дится так или иначе страдать, переносить лишения, испытывать потря­сения. “Опыт пережитого страдания,— пишет Гольбах,— вызывает в нас тревогу при встрече со всяким неизвестным явлением . Наши тревоги и страхи возрастают пропорционально размерам расстрой­ства, вызываемого в нас этими предметами, их редкости, т. е. нашей неопытности относительно них, нашей естественной чувствительности и пылу нашего воображения” (1,45). Именно страх создавал богов, ужас их постоянно сопровождает, а “когда дрожишь от страха, то невозможно рассуждать здраво” (1, 45). Но поскольку суеверным че­ловека делают невежество и слабость, то, делает вывод Гольбах, страхи исчезают с накоплением опыта.