Проблема страха как важнейшего модуса человеческого существования, организации внутреннего духовного мира человека восходит корнями к самым первым попыткам осмысления людьми своего предназначения на земле и в мире. Практически все философские школы и направления так или иначе рассматривали страх в рамках соответствующих мировоззренческих систем. Попытаемся выделить наиболее ценные и существенные общечеловеческие аспекты пони­мания страха в истории становления философской мысли, представ­ляющие не только исторический интерес, но и остающиеся во мно­гом актуальными в современных трактовках природы и значения страху) https://www.konteiner-kron.ru блок контейнер из сэндвич.

Одну из первых попыток рационализировать представления человека о своих страхах и типологизировать последний предпринял Эпикур.

Подобно Эпикуру, Лукреции полагает, что основным средством преодоления страхов выступает мыслительная рассудочная деятель­ность:

Если же мысли у них и слова бы их были .разумны. Стал бы свободен их ум от великой заботы и страха (7).

Оригинальна для своего времени трактовка Лукрецием страха пе­ред богами. Самих богов — Сизифа, Тартара, Тития и др.,— по его мнению, не существует. Эти имена, считает Лукреции, олицетворяют человеческие страсти — любовь, надежду, совесть, трусость и т. д.:

В жизни скорее гнетет напрасный страх перед богами (8).

Тантала нет, что боится висящего в воздухе камня, Как говорят, цепенеет несчастный от страха пустого (9). .

Титий у нас — это тот, кто лежит, пораженный любовью: Птицы терзают его—то мучительно гложет тревога, или рвут на куски иные заботы и страсти.

Существенный вклад в разработку проблемы страха внес с диалектико-идеалистических позиций Платон. Он считал, что душа чело­века в поисках истины имеет дело с мнениями, т. е. “чем-то темнея знания и яснее незнания”, В таком случае, например, мужество вы ступает как сипа, сохраняющая мнение об опасностях, “эти ли они и такие ли”. Платон пишет: “Такую-то силу и всегдашнее хранение пра­вильного и законного мнения о вещах страшных и нестрашных я называю мужеством” (14). По-видимому, следует согласиться с ним, что человек в своих скорбях, удовольствиях, желаниях, страхах придер­живается определенного мнения и стремится его сохранить. Эвристи­ческая роль мнения в этом смысле заключается в ее синтетической функции — способности, “охватив все общим взглядом, возводить к единой идее разрозненные явления, чтобы, определив каждое из них, сделать ясным предмет нашего поучения” (15). Сам же страх выступает в таком случае лишь предельным вариантом развития души и противоположность героизму.

Платон выделяет два вида страха, которым подвержен человек: это, во-первых, страх зол, ожидаемых нами, а, во-вторых, страх чужого мнения (как бы не узнали про наши нехорошие поступки и т: сочли нас за дурных людей). Этот второй вид страха называется сты­дом (18). Рассматривая причины бесстыдства, в которое человека ввергают гнев, страсть, наглость, невежество, корыстолюбие, тру­сость, Платон ставит проблему распознавания человеческих душ. При этом самым душевным, безопасным и быстрым средством, по мне­нию Платона, являются игры (забавы). “Распознавание . природы и свойств души было бы одним из самых полезных средств для того искусства, которое о них печется” (19), что относится, конечно, и к искусству государственного правления.

Отметим еще одно психологическое рассуждение Платона. Он приводит описание такого феномена: “Насильственно умерщвленный человек, проведший свою жизнь с тем образом мыслей, какой свой­ственен свободнорожденному человеку, гневается на убийцу за свою раннюю смерть и, будучи полон страха и ужаса из-за испытанного насилия, наводит страх на убийцу, если видит, что тот продолжает жить в местах, привычных для покойного. Полный тревоги сам, по­койник изо всех сил тревожит убийцу и вносит тревогу во все его дела, причем союзником ему в этом служит память” (20). По сути дела, Платон предвосхищает в этом своем размышлении постановку проблемы феномена страха последействия.

Значителен вклад в разработку причин и оснований страха, сде­ланный Аристотелем. Рассматривая душевные изменения, Аристо­тель выделяет в них аффекты, способности и приобретенные свойст­ва Аффектами, к каковым Аристотель относит и страх', он называет все то, чему сопутствует удовольствие или страдание

Размышляя над проблемой происхождения поэтического искусст­ва, Аристотель отмечает, что людям с детства присуще подражание, благодаря которому они приобретают и первые знания, причем про­дукты подражания доставляют всем людям удовольствие, поскольку “приобретать знания весьма приятно” (21). Среди людей, продолжа­ет он, выделяются одаренные от природы способностью к подража­нию, гармонии, ритму: из них выходятпоэты. Раскрывая механизм подражания, реализуемый в трагедии, Аристотель раскрывает меха­низм катарсиса как сопричастия: “Трагедия есть подражание не толь­ко законченному действию, но также страшному и жалкому, а пос­леднее происходит особенно тогда, когда случается неожиданно, и еще более, если случится вопреки ожиданию и одно благодаря дру­гому, ибо таким образом удивительное получит большую силу, не­жели бы оно произошло само собой и случайно, так как и из случай­ного наиболее удивительным кажется все то, что представляется слу­чившимся как бы с намерением, например, то событие, что статуя Мития в Аргосе убила виновника смерти этого Мития, упав на него в то время, как он на нее смотрел; подобные вещи кажутся случивши­мися не без цели” (22). Большую роль в развитии человеческих эмо­ций, в том числе страха, играет, по мнению Аристотеля, узнавание, усиливающееся через перипетии: “Узнавание и перипетия произведет или сострадание, или страх, несчастье и счастье следуют именно за подобными событиями.